ПОКАЯННЯ

            

                Покаяння

Ми завинили всі перед всіма:
Перед старими і перед малими,
Коли так легко, наче жартома,
Жили… А головне майнуло мимо.

Нам все здавалось:  краще в майбутті,
А краще он – лишилось за порогом,
У тому мирному, вчорашньому житті,
В домівці теплій за знайомим рогом
Знайомих вулиць, що були завжди,
Що зустрічали радо, проводжали,
Коли в світанні та на сході днів
Рукой привітно чи, прощаючись, махали.

Ми завинили всі перед всіма:
Не берегли, не цінували, забували,
Що тільки вкупі, берегами обома,
Єднанням доль ми силу набували.

Ми завинили перед тими, хто були,
І перед тими, хто прийде за нами,
Ми винні в тому, що не так жили,
Не гідними були дочками та синами
Країни нашої… що проливали братню кров,
А мали б сіяти Надію та Любов!
Ми завинили! Нам спокутувать сповна
Усю провину, згадувати Бога.
Як добре, що молитва нам дана,
Щоб повернутися до рідного порога.

Це він для нас – начало  всіх начал,
І тільки він – Надія на Спасіння,
Немеркнуча у темряві свіча,
І порятунок наш, і Воскресіння!

                       Донецьк, 20.12.2014 р.

Ці рядки - мій душевний відгук на статтю в Фейсбуці блогера з Києва " Запах дома":

                                        ЗАПАХ ДОМА

«Все думала, ну почему со мной все это случилось на старости лет? Я ведь и за Януковича никогда не голосовала и всегда знала, что национализмом нас лишь пугают. И вот поняла – чтобы я веру обрела», - блогер из Киева Яна Мойсеенкова опубликовала в ФБ историю женщины, оставшейся один на один с войной.

«Она одета легко. Так зимой одеваются беременные или пожилые женщины. Первым жарко, потому что меняется гормональных фон и обмен веществ за двоих, вторым – потому, что гормональный фон уже изменен необратимо. Она пенсионерка, у нее сахарный диабет и другой одежды у нее нет. Она едет в трамвае и улыбается. Улыбается не обычным киевским пейзажам, улыбается, вспоминая дом. Там, в донецком райцентре, в ее маленькой однокомнатной хрущевке пахло яблочными пирогами. Она пекла с сахарозаменителем, но соседи любили и такой. Что с ними сегодня? Живы ли они? Она звонила, но никто не ответил.

Начали стрелять ,и она поняла, что надо ехать. Трудно, но надо. Она – одна. Не было никого – ни мужа, ни детей. Точнее, дети были – в школе, где она принимала первоклашек и, проучив три года, отпускала в свободное плавание. Она боялась, что если что-то случится, если ее ранят или убьют, или закончится еда, то совсем-совсем некому будет ей помочь, и она будет страдать и мучиться. Больше всего она боялась долго мучиться. Поэтому она собрала сумку, взяла паспорт, пенсионное, таблетки и впервые обрадовалась тому, что так и не решилась завести собачку. Что было бы с ней? Ничего хорошего, а когда нет собаки – нет и ответственности. Она шагнула в пустоту. Села в автобус и приехала в Киев. Прошли месяцы, сменила два санатория. Считает, что сегодня устроилась вполне удачно – ночует в приюте (4 гривни за ночь), обедает в Ильинской церкви, перекусывает «где-то в Дарнице, ну знаете, там, где кормят бездомных». Там, где кормят бездомных. А ведь она не бездомная, у нее есть дом – там, может быть, все еще пахнет яблочными пирогами.

- Что вы, ничего мне не нужно. И денег я не возьму. Я же пенсию переоформила, даже встала на учет и получила бесплатный инсулин. Пальто какое хорошее мне женщина в Ильинской церкви отдала - легкое, удобное, пуховое, наверное. Ему бы еще капюшон и вообще - высший класс. Но и без капюшона – спасибо большое. Знаете, я всегда мечтала путешествовать, но не решалась. Ну куда я одна поеду? А вдруг что-то случится? Глупая, все чего-то боялась. А вот теперь, когда все самое страшное произошло, когда случилось даже то, что и представить себе не могла - я путешествую. Целыми днями по Киеву катаюсь – и на город смотрю, и на людей, и греюсь, ведь в приюте только ночевать можно. Очень скучаю за своим домом. А за чем еще скучать? Снится, как захожу в кухню и лицом в занавеску утыкаюсь и вдыхаю полной грудью – пахнет яблоками и чуть-чуть корицей. Просыпаюсь с мокрыми щеками, наверное, плачу, глупая, в руках ключ от квартиры сжимаю, я с ним сплю. Жила там и хотела вырваться, бежать, ехать, жить. А теперь хочу вернуться, закрыться и наслаждаться каждой минутой. Все перетрогать, все перенюхать. Тапочки свои надеть, заварить чай в своей чашке. Я важную вещь поняла. Я все думала, ну почему со мной все это случилось на старости лет? Я ведь и за Януковича никогда не голосовала и всегда знала, что национализмом нас лишь пугают. И вот поняла – чтобы я веру обрела. Кто-то плачет, кричит «за что», проклинает, а я – спасибо, Господи, спасибо. И такая благодать внутри разливается, такая радость охватывает, что даже стыдно – ну как человек, гонимый по чужим холодным улицам, может так радоваться. Что-то чудесное в моей жизни произошло. Я вроде как себя нашла. У меня теперь даже цель есть – вернуться. Вернуться и найти мамину икону, уже наметила пару мест, где она может лежать – в комоде, на шкафу или внутри шкафа – на дне, под постельным бельем. Только бы закончилось все это, только бы уцелел мой дом…

             

… Я мысленно раскладываю вещи в три пакета. Здесь – постельное белье и полотенца. Здесь – джинсы, рубашки, кофты. Здесь – куртка, шапки, шарф. Все постирано и пахнет лавандовым кондиционером. Легкий-легкий запах. Так пахло в комоде моей бабушки – там лежал мешочек с цветками. Кто-то возьмет полотенце, уткнется лицом и вдохнет лаванду. Может быть, так пахло дома. Может быть, этот человек улыбнется. А может - заплачет. И что-то подсказывает мне, что они очень не скоро простят нам эти куртки, эти продуктовые наборы, ночевки в приютах. Не потому что считают нас виноватыми и не потому что любят безгрешного Путина. А потому что где-то там, где стреляют, остались дом, любимые тапки, икона в шкафу. Потому что они вынужденные изгнанники, а мы - свидетели этого болезненного и неожиданного падения. Они всегда будут это помнить, и мы навсегда останемся свидетелями невыносимо тяжелой жизненной ситуации. Но будут и духовный рост, и неожиданный подъем, и великие открытия. Но сегодня они, вынужденные скитальцы, как дети - просто очень хотят домой»

 

           Нехай повернуться усі,  
         Хоч багатьох не повернути...